Юлий
Зыслин
Вашингтонский
музей русской поэзии
МИР ПО-ПРЕЖНЕМУ ТЕСЕН
Удивительные встречи на американской
земле
( краткие зарисовки, или конспект
ненаписанной книги )
Когда в 1996 г. я уезжал из Москвы в Вашингтон, меня попросили передать письмо некоему Петрову. Звоню по телефону и слышу вроде бы знакомый голос. Мало ли по всему миру разбросано Петровых? Например, у моей жены начальник в Москве был Петров, а у меня - однокашник под той же фамилией. Спрашиваю Виктора Порфирьевича, так на конверте было обозначено его имя, бывал ли он в России вообще и, в частности, в 1990 году. Оказалось, что мы с ним познакомились в г.Тотьма, что на Вологодчине. Он приехал туда летом 1990 года на открытие музея Ивана Александровича Кускова ( известного деятеля Русской Америки ), а я - на Рубцовские чтения. Потом мы еще раз виделись в Москве на приёме в честь американской делигации.
Естественно, что теперь он пригласил
меня к себе в гости. Чудеса продолжались:
его дом располагался в северном
пригороде Вашингтона городке Роквилл как
раз по соседству с нашей коммьюнити.
В Тотьме и Москве нам не удалось как
следует поговорить. А вот в Америке мы
наговорились всласть. Я у него был
несколько раз. Он мне поведал, что имеет три
высших образования, что в Америке с 1942 г. (
приехал из Харбина ), встречался с
Президентами США, объездил весь мир ( не
посетил только две страны ), учавствовал в спасении от забвения русского
поселения Форт Росс, что в Калифорнии, где я
недавно побывал, отыскал полузабытую
могилу Джека Лондона ( сюда я заехал на
обратном пути из Форта Росс ), дружил с
книгоиздателем и книготорговцем Виктором
Камкиным, брал интервью у Вертинского,
написал более 30 книг. О самом
В.П.Петрове можно и нужно написать
специальную книгу. Последние годы он очень
болел, но работал даже в день своёго 90-летия.
Когда хоронили вдову Виктора Камкина на
русском участке Вашингтонского кладбища,
мне показали могилу профессора Виктора
Порфирьевича Петрова...
Приятель
поэта Николая Рубцова.
Книжный магазин «Виктор Камкин», тоже оказался, конечно, в Роквилле, и я в него ходил пешком. Великий знаток книги Наташа Никитина, которую знает вся читающая русскоговорящая Америка, решила познакомить меня с поэтом из Филадельфии Михаилом Юппом. Человек разностороннего таланта, широких интересов, глубокого образования и сложной натуры, он не сразу пошёл на контакт. Прошло несколько лет, и мы подружились. Михаил подарил музею редкие издания русских поэтов из серии DP, сборники своих стихов и ряда русских поэтов Aмерики. Однажды я побывал у него дома, и он показал мне свои обширные коллекции русских книг, картин, открыток, монет. Слово за слово выяснилось, что он дружил в Ленинграде с Николаем Рубцовым, которым я интересуюсь с 1978 г. Я дважды бывал в Тотьме и Вологде, участвовал в открытии его музея в селе Никольское, несколько раз писал о нём, давно пою его стихи. Недавно Михаил подарил мне свои опубликованные в Петербурге воспоминания о своем друге, где содержатся малоизвестные факты биографии поэта и даётся нелицеприятная версия причины его гибели...
И снова Тамбурер.
Незадолго до моего отъезда из России в Америку в Подмосковье ( станция Удельная ) открыли мемориальную доску на доме Лидии Александровны Тамбурер ( 1870-1831 ). Известный в Москве зубной врач и книгочей, приятельница Ивана Владимировича Цветаева, она стала духовной наставницей его дочерей-подростков Марины и Анастасии после преждевременной смерти от чахотки их матери Марии Александровны Мейн. Станция Удельная Московско-Казанской железной дороги - традиционное дачное место, моя малая родина. Здесь мне знаком каждый кустик, каждый поворот дороги. Много раз я обращал внимание на единственный в своём роде деревянный дом с портиком и колонами. Конечно же, я постарался поучаствовал в открытии этой доски, тем более что после Николая Рубцова моим поэтическим богом стала Марина Цветаева.
И вдруг я встречаюсь в Америке с пациенткой врача Л.А.Тамбурер. Ну скажите, разве это не удивительно? И не просто с пациенткой, а с дочерью сотрудника И.В.Цветаева как по Румянцевскому музею, где Цветаев был директором и куда часто наведывалась Л.АТамбурер, так и по основанному им Музею изящных искусств им. Александра III ( ныне Музей изобразительных искусств им.А.С.Пушкина – давно пора присвоить этому музею имя Цветаева ). Даниил Янович был известным в России антропологом и этнологом. Он погиб в ГУЛАГе, а его дочка, внучки и правнуки живут нынче на Вашингтонщине. Скрипачка Ольга Янович познакомила меня со своей мамой Нежданой Даниловной, и я взял у неё интервью. Оно хранится в архиве моего музея русской поэзии. Она рассказала много интересного и об отце, и о московском быте 30-х годов 20-го столетия, и о Тамбурер, и о Валерии Ивановне Цветаевой, сводной сестре Марины и Анастасии Цветаевых. Валерия увлекалась творчеством Айседоры Дункан, имела домашнюю танцевальную студию, которую некоторое время посещала Неждана Даниловна Янович.
А недавно я получил письмо из Удельной, где опять говорится о Тамбурер.
Кстати Марина Цветаева посвятила ей несколько стихотворений, в том числе, «Эпитафия» и «Жажда».
7 томов автографов
Анастасии Ивановны Цветаевой
Младшая дочь Ивана Владимировича Цветаева Анастасия была очень общительным человеком. Она прожила без трёх недель 99 лет. И это несмотря на 22 года ГУЛАГа ( а все Цветаевы провели в ГУЛАГе суммарно примерно 78 лет ). На её поминках я познакомился с друзьями писательницы, ныне хранителями её архива, которых она называла «ГЛЕБАМИ». Это чудные люди, Глеб Казимирович Васильев ( и он не избежал ГУЛАГА ) и его супруга и помощница Галина Яковлевна Никитина. Они собственноручно составили и издали ( вплоть до комментариев и переплёта ) несколько томов автографов Анастасии Ивановны. Тираж каждого тома 3-5 экз. Один экземляр обязательно присылается ими из Москвы в Вашингтон, в мой музей русской поэзии. И что же? А то, что я обнаружил в Вашингтоне и Нью-Йорке несколько человек, которые встречались или переписывались с А.И.Цветаевой и не раз и имеют её автографы. Таких людей я встретил в Америке пока что ПЯТЕРЫХ. Теперь и не упомнить, как это произошло. Наверное, сработал принцип «На ловца и зверь бежит».
Кто же эти счастливчики? Какже всё же я на них вышел?
С Ириной Лазаревой, журналисткой ООН, как она себя называет, меня познакомил по моему настоянию известный нью-йоркский русский поэт Виктор Урин, потому что я услышал от него о её контактах с А.И.Цветаевой. Ирина Лазарева 12 лет общалась с ней в Москве и сохранила автограф на её знаменитой книге воспоминаний.
О поэтессе и религиозном деятеле Ларисе Гумеровой мне говорили Глебы ещё в Москве. Вдруг я узнаю, что она переехала из Бостона в наши края. Конечно, я разыскал её здесь, и на меня посыпался каскад автографов Анастасии Ивановны.
Олю Казакову, дочь подруги А.И., художницы Ирины Бржеской, привела на 4-й Цветаевский костёр Алина Энгельгардт, и мы попросили Олю выступить. Она много раз видела А.И. и подарила музею каталог маминых картин, в котором представлены и выполенные ею с натуры портреты Анастасии Цветаевой.
Однажды на моём выступлении в Нью-Йорке в квартире моей старой российской знакомой из Петербурга Полины Эзрах присутствовал писатель и переводчик с итальянского Лев Вершинин. Мы очень быстро подружились с ним, он стал бывать на моих концертах, а недавно прислал книгу своих воспоминаний, где есть страницы о его встречах с Анастасией Цветаевой и Борисом Пастернаком ( кстати последние были большими друзьями ).
О пятом - особый разговор. Это нью-йоркский поэт иэ Одессы Юрий Бунчик. Он до отъезда в Америку переписывался с Анастасией Ивановной и поместил её автографы в свою книгу стихов «Я пишу как дышу». Я прочёл рецензию на эту книгу, разыскал его маму, которая ему очень помогает в творчестве. И они прислали эту книгу в музей.
В результе всего этого в музее появился раздел «Автографы А.И.Цветаевой, обнаруженные в Америке». Копии этих автографов поехали с оказией в Москву , к Глебам и вошли в очередной издаваемый ими том...
Наверно, в этой же зарисовке надо упомянуть, что старшая внучка А.И. Рита Трухачёва-Мещерская прислала из Сан-Франциско книгу своей бабушки «Моя Сибирь» ( недавно мне посчастливилось быть гостем Риты ), а в Нью-Йорке я встретил родственницу её покойного мужа Галину Мещерскую. Мещерские были в родстве с известными деятельницами Серебряного века Аделаидой и Евгенией Герцык. Сёстры Герцык общались и с сёстрами Цветаевыми, и с Максимилианом Волошиным, и с Николаем Бердяевым, и с Вячеславом Ивановым...
Рождённые в Тарусе
« Я родился в Тарусе во флигеле дома дедушки Марины Цветаевой Александра Даниловича Мейна», - огорошил меня при первой встрече Николай Чибисов. Мы разговорились в магазине русской книги «Виктор Камкин», когда он услышал, как я приглашаю кого-то в свой музей русской поэзии, где главенствует Марина Цветаева. И действительно, в советское время в этом флигеле была «коммуналка», где жила его семья. Отец был известным в Тарусе педагогом и директором школы №1. Николай побывал в моём музее, подарил свои записи об этом городке на Оке, что так любили сёстры Цветаевы. В 2001 году он ездил на родину и привёз удивительные фотографии тех мест.
Это ещё не всё. В Нью-Йорке на моё выступление «Марина Цветаева: «Я тоже была...» пришла моя коллега по работе в Москве Рая Генкина. После концерта она подошла ко мне со словами: «Знаешь, я родилась в Тарусе. Недавно я ездила туда и была в Музее семьи Цветаевых и среди экспонатов видела твою книгу стихов «Долги». Вот это да. Я был в Тарусе, когда открывали этот музей, знаком с людьми, которые «пробили» разрешение на его организацию в доме Александра Мейна. Однажды в день рождения Марины Цветаевой я пел здесь свои песни на её стихи. Для меня это особенно памятно. Я тогда стоял со своей гитарой около семейного цветаевского трёхпрудненского обеденного стола, хранящегося теперь в Тарусе...
Архив подруги Марины
Цветаевой
Тут надо вспомнить целую цепочку событий. Моё сотое выступление в Америке пришлось на славный город Бостон. А именно на магазин русской книги «Петрополь». Конечно, я купил там целый мешок книг и среди них «Записные книжки» А.Ахматовой и библиографию сочинений Н.Гумилёва. Не посмотрев на год издания библиографии, я написал её составителю Вадиму Крейду, что у меня в музее есть кое-что гумилёвское, не названное в его работе. Вадим Прокопьевич, редактор «Нового журнала» ( издаётся в Нью-Йорке с 1942 года ), заинтересовался моим музеем и кстати заметил, что мои поправки относятся к более поздним изданиям по отношению к его библиографии. В номере «Нового журнала», где прошла моя статья о музее, я прочёл сообщение об архиве подруги Марины Цветаевой Екатерины Исааковны Альтшуллер-Еленевой ( 1897-1982 ). Они встречались в Чехии и потом много лет переписывались. Е.И. собирала всё, что связано с Цветаевой и впервые издала в Нью-Йорке в 1953 году сборник её прозы. Автор этого сообщения нынешний владелец завещанного ему названного архива профессор Питтсбургского университета Марк Григорьевич Альтшуллер. Он подарил музею составленное им описание архива и ту самую книгу прозы Марины Цветаевой. По его просьбе я отправил в два ведущих российских музея Марины Цветаевой дубликаты этого описания архива Е.И.Альтшуллер.
Два маленькие добавления. Её брат терапевт и писатель Григорий Исаакович принимал 1 февраля 1924 года в Чехии роды у Марины Ивановны по её настоятельной просьбе и спас её сына Мура при этом от удушья, а отец Е.И. Исаак Наумович лечил в своё время в Крыму А.Чехова и Л.Толстого.
Писатель ходил на
блины к Марине Цветаевой
Эта история тоже связана с Бостоном. Так случилось, что во время тамошних моих гастролей мне негде было остановиться. Меня приютила по просьбе моего московского коллеги художница Наталья Савельева. Она несколько раз рассказывала мне о своём учителе Александре Ануфриеве, который недавно переехал не куда-нибудь, а на Вашингтонщину. Когда мы с ним познакомились, он подарил мне несколько западных изданий по теме музея. Он же порекомендовал мне обратиться к своему приятелю, внуку писателя Евгения Николаевича Чирикова, который ходил на блины к своей чешской соседке Марине Цветаевой ( Марина Ивановна не отличалась кулинарным прилежанием и Чириков по этому поводу шутил, идя к ней на блины: «Скоро вернусь, если не отравлюсь» ). Его дочери дружили с Цветаевой. В чешском доме писателя устраивались литературные вечера, где МЦ читала свои новые стихи. Постепенно выяснилось, что в США проживают 5 внуков и внучек писателя. Одна из них Наталья Георгиевна Федорова побывала в моём музее и дала интервью. Оказалось, что Евгений Николаевич Чириков ещё до революции 1917 года издал два многотомных собрания своих сочинений. Его пьесы шли во многих театрах России и на Западе. Когда-то он учился в Казанском университете и участвовал в студенческих волнениях вместе с Лениным. Однако, очень скоро он оказался в оппозиции к нему ( например, наканануне революции в статье «Что вы молчите!» он призывал к решительным действиям против большевиков ),что явилось причиной срочной его эмиграции в начале 20-х годов.
Ему позировала
Ахматова
Однажды я выступал в Чикаго в доме моей
соседки по московской чистопрудной коммуналке
Нины Юнович. На это
моё домашнее дружеское выступление, в
котором я пел стихи Пастернака, Цветаевой,
Мандельштама, Ахматовой, Окуджавы и других
русских поэтов, были приглашены и мои
соседи по подмосковной даче. Одна из них
Соня Россельсон меня после концерта
спрашивает, знаю ли я художника, который
последним рисовал Анну Андреевну Ахматову? Я
не знал. Соня
предложила познакомить меня с ним, сказав
при этом: «Он рисовал мой портрет». Этим
художником оказался Моисей Лянглебен. Он
живо откликнулся на нужды моего музея и
прислал буклет,
каталог, некоторые работы и воспоминания.
Моисей Вольфович
дружил со
своим сокурсником по Суриковскому
институту в Москве Михаилом Ивановым, сыном
Бабеля, усыновлённым писателем
Всеволодом Ивановым. Лянглебен
бывал у Ивановых и в писательском доме в
Лаврушенском переулке и на даче в
Переделкине. Здесь он видел Ахматову и
Пастернака. Сводный брат Михаила, известный
ныне учёный академик Вячеслав Вс. Иванов (
многие его знают под именем Кома ),
который много общался и с Пастернаком, и
с Ахматовой ( в музее есть его воспоминания
об этих поэтах ), познакомил молодого тогда
художника с Анной Андреевной, и она
согласилась позировать ему. Они
встречались несколько раз, начиная с 1963
года, а в 1966 Ахматовой не стало. Таким
образом, Лянглебен был последним
художником, кому она позировала. Он сделал
тогда и впоследствии всего 14 рисунков,
некоторые из них широко известны. Ему также
незадолго до своей смерти согласился
позировать Борис Пастернак, но встреча не
состоялась.
Мягкая
общительность
Однажды в одном из местых русских
журналов я прочёл интересную статью о
творчестве Бориса Пастернака. Быстро
разыскал автора. Им оказался бывший
военный инженер и учёный-кибернетик,
ветеран Великой Отечественной – Израиль
Борисович Гутчин. Скромный, небольшого
роста, с тихим голосом, он представился
запросто: «Изя». Мы вскорости подружились.
Изя оказался чемпионом по общительности.
Судите сами.
Он много лет дружит с Евгением
Евтушенко. Последней музе Пастернака Ольге
Всеволодовне Ивинской он помог написать и
издать книжку её воспоминаний ( поначалу
просто пришел к ней с магнитофоном и
попросил рассказать о поэте, а потом после
расшифровки записи вместе они и написали
эти самые воспоминания ). А познакомил его с
Ивинской Александр Галич. ( Кстати с Галичем
он впервые встретился в доме моего
московского родственника Абрама Гинзбурга,
а родители Галича дружили с семьёй моей
родной тёти, маминой сестры Перы Зыслиной,
что жила на Арбате недалеко от дома, где
родился Окуджава ). Изя
был знаком с воронежской симпатией Осипа
Мандельштама Натальей Штемпель, с поэтом
Серебряного века Рюриком Ивневым ( в моём
музее есть подлинная рукопись отзыва
Анастасии Цветаевой на его стихи ), с
писательницей и математиком И.Грековой ( Е.С.Вентцель
), с академиком Акселем Ивановичем Бергом, с
другом мужа Марины Цветаевой Сергея Эфрона
Алексеем Эйснером. Свои воспоминания об
этих людях он описал в книге «Жизнь –
вкратце». Часть рукописи этой книги, а также
фотогафии Н.Штемпель и А.Эйснер, выполенные
Гутчиным, представлены в экспозиции музея. Музей
имеет также материлы
издателя в России воспоминаний Ольги
Ивинской Бориса Мансурова,
с которым меня познакомил Изя Гутчин (
одновременно я вышел на Мансурова через его
племянницу Алю Теверовскую, однажды
посетившую музей ).
Стихи
Марины Цветаевой прятали на даче
Мне позвонила моя давнишняя знакомая
Галя Маневич: «Одна дама ищет стихи Марины
Цветаевой, посвященные Максимилиану
Волошину». Конечно,
у меня были эти стихи в нескольких изданиях.
Оказалось, что Алина Энгельгардт в своё
время прятала эти стихи в списках у себя на
даче по просьбе своих друзей-диссидентов (
однажды дача сгорела и списки пропали ). Она
очень обрадовалась копиям, которые я для
для неё сделал. Мы познакомились и
подружились. Я взял у неё интервью. По
общительнительности Алина Владимировна
может посоперничать с Гутчиным, ведь она
неоднократно бывала в семьях поэта Бориса Пастернака,
писателя Всеволода Иванова, актёра МХАТ
Бориса Ливанова, общалась в Коктебеле с
женой Максимилиана Волошина Марией
Степановной. Меня особенно порадовала, что
Алина была знакома с моим однокашником
профессором Михаилом Поливановым, внуком
философа ( переводчика, театрального
деятеля, педагога ), семинар которого
посещал в студенческие годы Борис
Пастернак, - Густава Густавовича Шпета,
погибшего в ГУЛАГе. Тёща Поливанова, М.К.Баранович,
хорошая знакомая отца Алины академика
Владимира Энгельгардта, печатала
Пастернаку его роман «Доктор Живаго».
Марина Казимировна в
молодости дружила с Волошиным, встречалась
с А.Белым, М.Цветаевой, А.Ахматовой.
Её
отец, известный московский врач, владел на
Воздвиженке частной клиникой, ставшей
после революции «Кремлевской больницей», в
которой в 20-х годах работала в регистратуре
моя мама Фрума Исааковна Зыслина и общалась
во время своих дежурств с пациентом
больницы Сергеем Есениным...
--------------------------------
Я не
перестаю удивляться тесноте земного шара.
Ведь рассказано здесь только о моих
американских встречах, да и то далеко не обо
всех. А если ещё вспомнить интересные
встречи в Москве, Петербурге, Иерусалиме и
Париже, а также в Елабуге, Тарусе,
Александрове, Иванове, Болшеве и Коктебеле...